Ухо не может определить, по какому направлению или в каком отдалении слышится звук. Оно может лишь воспринимать силу, высоту и тембр звука. Из этого мозг затем выводит свои заключения. Мы начнем со следующего опыта (рис.79).
Кто-нибудь с завязанными глазами садится на стул. Двое других становятся по сторонам возле него. Один держит в руке две монеты, которыми может стучать. Он может воспользоваться также каким-нибудь другим предметом, которым можно произвести слабый шум. Шум производится в различных местах плоскости симметрии головы, и каждый раз сидящему задают вопрос относительно направления, в котором слышен шум. Чтобы устранить указания, которые могут быть даны шорохом, возникающим при движении членов и рукавов, второе лицо каждый раздвигает руку в другое место плоскости симметрии.
Сидящий действительно не имеет никакого обоснованного представления о месте возникновения звука. Он может иногда верно угадать, но в большинстве случаев он указывает не то место. Он часто укажет, что звук идет из D, между тем как он исходит из А, и отнесет к месту С звук, идущий из F.
Рис. 79. Ложное суждение
Кое-что относительно направления можно сказать, но не на основании одних только показаний уха. Воспринятые ухом звуки должны еще быть переработаны сознанием. Это случается иногда так скоро, что кажется скорее делом инстинкта, чем сознательной работы. Если, например, при описанном опыте шум производится немного в стороне от средней линии, то он слышится более ясно с этой стороны, и в этом случае лицо, подвергающееся опыту, вообще указывает сторону правильно. Когда мы далее хотим определить, в какой местности кричит кукушка, го мы путем ряда испытаний определяем то положение головы, при котором звук кажется одному уху наиболее ясным. Повернем голову, окажется что звук воспринимается теперь другим ухом более ясно. Мы заключаем отсюда, что звук возникает именно с этой стороны. Очевидно, что при этом ухо доставляет нам указания лишь относительно силы звука, а не направления его, а уже разум выводить дальнейшие заключения из положения головы и силы звука.
Точно так же ухо неспособно различать расстояние, на котором возникает звук. Следующие примеры могут это показать.
В большой комнате спали 2 человека; кровати их находились па расстоянии около 4 метров друг от друга. Среди ночной тишины один из них услыхал слабый шум: казалось, что кто-то осторожно шел по усыпанной гравием дорожке, которая находилась под самым окном, на короткое время останавливался, как будто прислушиваясь или заглядывая в окно, и затем тихо шел дальше. Тогда он спросил своего друга, слышит ли тот, как кто-то крадется по дорожке, и после утвердительного ответа подошел к одному из окон, чтобы узнать, в чем дело. Но он ничего не увидел и не услышал, а поэтому лег обратно на кровать. То же самое повторилось второй раз, и притом с тем же результатом. Когда он услышал шум в третий раз, то подбежал к окну, быстро его открыл и, перегнувшись, стал звать незнакомца. Опять ничего нельзя было ни увидеть, ни услышать. После этого он закрыл окно и стал очень внимательно прислушиваться, пока шум не возник вновь. Тогда он открыл его причину; оказалось, что шум производила бабочка, которая билась крыльями в пространстве между занавесью и стеклом окна. Слабый звук в комнате так был похож на более сильный и отдаленный звук, что 2 человека, которые внимательно прислушивались, введены были этим в заблуждение.
Не уши их обманули. Они сообщили лишь сведения относительно высоты звука, силы его и продолжительности, а разум вывел отсюда ложные заключения относительно направления и происхождения звука, потому что при данных обстоятельствах ему недоставало соответствующих наблюдений. Вот еще пример такого рода.
Каждому, кому приходилось провести время в августе в земледельческой местности, знаком громкий шум, который производит молотилка, шум этот легко распознается. Однажды этот шум послышался ясно среди тихой ночи, и при этом так громко, как если бы молотилка находилась на крестьянском дворе, расположенном на расстоянии приблизительно 1/2 километра; шум по временам прекращался, затем снова начинался, то усиливаясь, то ослабевая, как если бы направление и скорость звука изменялись благодаря ветру. Но в данном случае дело происходило в предместье большого города, и ближайший крестьянский двор находился на расстоянии 2 километров позади нескольких холмов; молотилку нельзя было бы услышать на таком расстоянии. Притом было уже около полуночи, и никакая молотилка не могла в это время работать. Тщательное исследование показало, что шум был слышен в одних частях комнаты лучше, чем в других. Следуя этим указаниям, мы скоро нашли то место, где шум был особенно ясно слышен и сопровождался теми вторичными звуками, которые для него особенно характерны. В конце концов оказалось, что шум исходил из узкой щели между деревянной обшивкой окна и стеной, куда обвалилось немного штукатурки. Ветер дул через эту щель и колебал подвижной кусочек обсев, который выступал над обшивкой. Он действо ват, как язычок духового инструмента, и таким образом получались звуки, сила которых изменялась вместе с силой ветра.
Здесь опять ухо доставляло сведения относительно силы, высоты и тембра звука, разум же сперва строил на этих данных ложные заключения относительно происхождения звука. Обыкновенно образование суждения разумом непосредственно следует за восприятием звука ухом. Поэтому нам часто кажется, что мы не только слышим звук, но и знаем, откуда он происходит. Однако образование суждения отлично от восприятия звука ухом и при других условиях суждения также может оказаться совершенно иным. Этим обстоятельством пользуется и чревовещатель. Если кто-нибудь ходит по гребню крыши, то голос его внутри дома производит впечатление слабого шепота. По мере того, как он удаляется к краю здания, шепот все слабеет. Если мы сидим в какой-нибудь комнате дома, то наше ухо ничего не может нам сказать относительно направления звука и расстояния говорящего лица. Но из изменения голоса наш разум выведет заключение, что говорящее лицо удаляется от нас. Если же самый голос скажет нам, что обладатель его движется по крыше, то мы легко поверим этому заявлению. Если бы, наконец, кто-либо стал разговаривать с лицом, которое находится снаружи, и получал бы осмысленные ответы, то иллюзия получилась бы полная.
Таковы условия, при которых работает чревовещатель. Когда очередь говорить доходит до человека на крыше, чревовещатель слабо бормочет, когда же очередь доходит до него, он говорит полным чистым голосом, чтобы оттенить контраст с другим голосом. Содержание его замечаний и замечаний его мнимого собеседника усиливает иллюзию. Единственным слабым пунктом в этом обмане могло бы оказаться то обстоятельство, что мнимый голос находящегося снаружи лица фактически исходит от человека на сцене, т. е. имеет ложное направление. Но так как ухо не указывает нам направления, а рассудок благодаря внушению имеет основания образовать ложное суждение, то обман удается полностью.
Здесь следует заметить, что название «чревовещатель» является неподходящим. Чревовещатель должен скрывать от своих слушателей тот факт, что, когда очередь дойдет до его мнимого партнера, он в действительности говорит сам. Для этой цели он пользуется различными уловками. При помощи всякого рода жестов он старается отвлечь внимание слушателей от себя. Склоняясь набок и держа руку у уха, как будто прислушиваясь, он стремится по возможности спрятать свои губы. Когда он не может спрятать своего лица, то старается делать лишь самые необходимые движения губами. Удивительно, как мало движений лица нужно искусному актеру. Этому помогает то обстоятельство, что часто требуется лишь неясный слабый шепот. Движения губ скрываются так хорошо, что некоторые люди думают, будто голос актера выходит откуда-то из глубины; отсюда название «чревовещатель».