Подобно тому как отдельные световые раздражения воспринимаются нами слитно, если они попадают на слишком близкие участки сетчатой оболочки или слишком быстро следуют друг за другом, точно так же и слуховые впечатления по тем же основаниям очень часто ведут нас к ложным представлениям. Когда мы воспринимаем протяжный нежный звук, то получается такое впечатление, как если бы причина этого лежала в совершенно непрерывном раздражении нашего уха. Но фактически это не так.
Самый нежный звук обусловливается рядом воздушных волн, вызванных последовательными воздушными толчками. Удары эти вызываются в музыкальных инструментах какими-нибудь колеблющимися частями, например, в языковых трубах колеблющейся пластинкой, так называемым язычком. Число ударов, необходимое для возникновения звука, очень разнообразно; наиболее низкие музыкальные тоны вызываются 40 и наиболее высокие 4000 колебаний в секунду. Но мы можем еще воспринимать топы с числом колебаний между 16 и 35 000 в секунду.
Можно было бы думать, что если звуки вызываются рядом последовательных толчков воздуха, то мы должны получать ряд раздельно следующих друг за другом впечатлений. При известных условиях так и есть на самом деле. Если человек говорит низким голосом и при этом прижимается спиною к стенке скамьи, то другое лицо, опирающееся на ту же скамью, чувствует колебания спинки. Можно также положить руку на грудь или на спину говорящего лица и предложить ему произнести какое-нибудь слово «басом». Когда мы пытаемся произносить басовые звуки, более низкие, чем самые низкие тоны музыкальной шкалы, то мы уже ухом начинаем различать раздельные колебания, которым эти звуки обязаны своим происхождением. Это и есть причина, почему шкала музыкальных тонов меньше шкалы слышимых звуков.
Каким же образом колебания, имеющие определенную скорость, вызывают в нас не раздельные впечатления, а непрерывные звуки, причиной которых, как нам кажется, является некоторое равномерное непрерывное состояние? Это явление основано на том факте, что слуховые, как и зрительные впечатления не прекращаются в тот же момент, как и раздражение, или звуковая волна, а продолжаются еще некоторое время. На этом основано, между прочим, действие синематографа; так как показываемые картины сменяются очень быстро, то в глазу сохраняется еще впечатление, вызванное одной картиной, в то время как другая картина, очень сходная с первой, уже вызывает следующее впечатление. Поэтому мы вовсе не замечаем смены картин и получается такое впечатление, как если бы постепенно изменялась одна и та же картина. То же имеет место и по отношению к звуку и слуху.
Всякое слуховое впечатление длится в течение известного времени, и пока оно еще сохраняется, возникает другое такого же рода, являющееся как бы продолжением первого. Таким образом ряд отдельных звуковых колебаний образует слитное звуковое ощущение — тон, конечно, в том случае, когда колебания достаточно быстро следуют одно за другим. Здесь мы опять имеем пример того, что наши чувства (без помощи искусственных орудий) непригодны в качестве орудий научного исследования. Если они не притупились под влиянием того, что мы называем цивилизацией, то они обыкновенно довольно ясно сообщают нам обо всем, что нам нужно знать в качестве существ, сходных с животными, но мы не можем полагаться на них, если мы желаем исследовать более глубокие причины явлений.